— Входите, дорогой мой, входите! — пригласил старшего инспектора полковник Стенли. — Извините, что не встаю. Проклятый ишиас! Сегодня меня скрутило так, что ни сесть, ни встать. Сижу весь день на диване, прямо как старуха какая-нибудь. Выпить хотите?
— Обычно я говорю: нет, я на дежурстве, — улыбнулся Маркби, пожимая руку председателю Бамфордского охотничьего общества.
— Конечно. Но это обычно. Мы ведь с вашим отцом вместе ходили в школу. Правда, он был старше меня. Я был еще зеленым новичком, а он учился в шестом классе. Очень достойный малый; на нас, малышню, и внимания не обращал. И правильно делал, кстати. Так выпьете виски? Окажите мне любезность. И мне тоже налейте, и капельку содовой, только немного.
Маркби «оказал любезность» и сел в широкое мягкое кресло, обитое ситцем. Стены комнаты были увешаны спортивными призами и снимками охотников. Свет серого зимнего субботнего утра проникал в комнату через высокие окна, занавешенные выцветшими бархатными портьерами. В гостиной пахло табаком и псиной. В большом камине ревел огонь, от поленьев летели искры. Несмотря на беспорядок, здесь чувствовался истинно английский дух и истинно английский уют.
— Мне не нужно спрашивать, что привело вас ко мне! — отрывисто заявил Стенли.
— Да. Очень жаль. — Маркби сжал в руке стакан с темно-желтой жидкостью.
— Полагаю, не нужно говорить вам, как я расстроен. И другие тоже. Она была славная девушка, славная!
— Да, нам будет ее очень не хватать.
— Дорогой мой… — Стенли помолчал. — Да, вот именно, вот именно. Что же вы намерены предпринять?
— Вы слышали о том, что в крови покойной нашли следы транквилизаторов?
— Да, слышал. Не скрою, мне это кажется очень странным. Гарриет не была нервной особой. На моих глазах она брала такие препятствия, перед которыми и мужчина сробеет!
— Дело запутывается… Скажите, как по-вашему, упала бы она с коня, если бы не приняла таблетки и не запила их спиртным?
— Кто угодно упадет, — с мрачным видом заметил глава охотничьего общества, — если перед конской мордой начнут размахивать каким-то паршивым плакатом!
— Но ведь вы считали ее хорошей наездницей? Говорили о том, как она смело берет трудные препятствия…
— Превосходно. Я понял, что вы пытаетесь доказать. Но надеюсь, что гнусный молодой хам с плакатом не выйдет сухим из воды!
— Обвинения ему будут предъявлены, но вот какие, мы пока не уверены.
— Лично я обвинил бы его в убийстве!
— Да, сэр. — Маркби тактично помолчал. — Но в суде, знаете ли…
— Да, да, — язвительно перебил его полковник Стенли. — Понимаю! Дурацкие законы. Об их несовершенстве еще Диккенс писал. И был прав. — Полковник неуклюже поерзал на диване, и лицо его исказила гримаса боли. — Вчера вечером мне звонила ее кузина Фрэнсис. Она сейчас за границей, но с первым же рейсом прилетит сюда. Естественно, известие о гибели Гарриет стало для нее страшным ударом. Она все узнала от старого сухаря Симпсона. Алан, Фрэнсис в полном недоумении. Она в курсе того, что написал патологоанатом. Она клянется, что Гарриет никогда не принимала такие лекарства; она хочет узнать, нашли ли их у нее в доме. Полагаю, об ошибке речи быть не может?
— Чьей, патологоанатома? Нет, исключено. Транквилизаторы — не такое уж редкое явление. Люди часто по неосторожности смешивают снотворное и алкоголь. Особенно на Рождество.
— Мы с женой говорили об этом. Должно быть, она приняла таблетки утром, перед тем как поехала на сбор. Но все равно, странно как-то… Чего ради?
— Я как раз занимаюсь этим, сэр.
Председатель охотничьего общества окинул Маркби доброжелательным взглядом.
— Дорогой мой, я вам всецело доверяю. Я не критикую вас. Знаю, вы не успокоитесь, пока не выясните все досконально.
Маркби поставил стакан на столик, заваленный журналами «Охота».
— Я хотел, если можно, спросить вас еще кое о чем.
— Пожалуйста.
— Вы слышали, что в канун Рождества кто-то выпустил лошадей из конюшни Тома Фирона?
— Конечно, слышал! Мерзкая, бессмысленная проделка!
— Кроме того, Тому под дверь сунули анонимное письмо. Очень грязное. Не знаете ли вы, не получал ли кто-либо из членов вашего общества таких писем? Рассылать подобные письма — преступление, и мы хотим найти виновного и покарать его.
Маркби показалось, что хозяину дома стало еще больше не по себе, и совсем не из-за ишиаса. Он что-то знает!
— Я сам получил такое, — признался полковник. — С месяц назад. И сразу же сжег его в камине! Там была масса глупостей. Но я не хотел, чтобы на письмо случайно наткнулась жена, — вы меня понимаете. Вот почему я сразу же уничтожил его.
— Если получите другое, пожалуйста, не сжигайте, а отдайте нам, — попросил Маркби.
— Не исключено, что так я и поступлю. Время от времени подобные письма получают почти все. Из-за них волноваться не стоит.
— Понимаю. А ваше… оно было написано от руки или напечатано?
— Ни то ни другое. Буквы, вырезанные из газет и наклеенные на бумагу. Кстати, довольно неаккуратно.
— Похоже на письмо, которое получил Том. Что ж, посмотрим, что будет дальше.
Стенли вздохнул:
— Буду с вами откровенен. Если анонимные письма будут приходить снова, я не стану объявлять о них во всеуслышание. Наше охотничье общество проживет без шумихи такого сорта. Нам только газетчиков не хватало. У грязного анонима найдутся продолжатели и подражатели, и мы утонем в лавине грязи!
— Обещаю, мы никому о них не расскажем.
— Не расскажете, — медленно повторил председатель. — К сожалению, в наши дни о тактичности говорить не приходится. Вспомните, чего только не пишут в газетах! Кажется, у людей сейчас потребность вываливать наружу все, о чем раньше принято было умалчивать! Полоскают грязное белье на публике и не стыдятся этого! По-моему, мир изменился, причем не в лучшую сторону. Но я старею, и кого волнует, что я думаю? Кстати, и в охотничьи общества сейчас приходится принимать кого попало. Некоторые, с позволения сказать, охотнички не знают, где у лошади голова, а где хвост. Никаких охотничьих манер. Здесь нет их вины, их просто ничему не учили. Они без конца ссорятся, путаются друг у друга под ногами, пугают лошадей, мешают наездникам. А уж как выражаются, я имею в виду — при женщинах и детях… А как ведут себя на балах охотников! Конечно, всякие оплошности случались и в дни моей молодости. Но тогда выходки были другого сорта, если вы понимаете, о чем я.